Читать Вести в MAX О долгом кастинге, поиске верного образа без монументальности, важных советах Андрея Кончаловского, самой сложной сцене и ответственности – актер Тимофей Окроев, исполнивший роль Сталина в киноромане «Хроники русской революции».
Тимофей, вы помните свои ощущения, когда вас утвердили на роль Сталина?
— Я искренне не понимал, почему меня вообще пригласили на пробы. Но когда меня начали гримировать — произошло чудо. У меня пошли мурашки по всему телу: я вдруг вспомнил своего деда, который на закате своих дней был как две капли воды похож на Сталина. И ещё — предки моего деда были родом из той же деревни, что и мать Сталина. Я смотрел на себя в гриме и понял: Андрей Сергеевич Кончаловский смог увидеть это во мне еще до грима. Увидеть то, что скрыто от других. И именно это, думаю, отличает настоящего мастера.
Когда меня утвердили на роль, сказали: "Не обольщайся, Тимофей, бывает, что Андрей Сергеевич в последний момент заменяет одного актера другим. Он тебя утвердил не потому, что ты лучший, просто пока он не нашел никого лучше". И меня это сопровождало несколько месяцев вплоть до начала съемок, и каждый раз, когда мне звонили и говорили, что Андрей Сергеевич хочет со мной побеседовать, я думал: "Все, я сейчас приду, и он мне скажет: Тимофей, ты хороший парень, но я решил, что не ты будешь играть Сталина". И каждый раз был в трепете после такого звонка. А оказывалось, Андрей Сергеевич просто хотел о персонаже побеседовать. И это была потрясающая подготовительная работа! Это не было насилием над личностью, он просто мне рассказывал реальные истории, взятые из архивных материалов, из тех книг, которые он читал, из тех рассказов, которые из уст в уста передавал ему Сергей Владимирович Михалков, потому что знал Сталина.
Вы знали, что Сталин хохотал, когда Сергей Владимирович пародировал Гитлера?
— Я не знал. И когда Андрей Сергеевич мне это рассказывал, я думал: да, мне надо изучать моего героя. И, самое главное, говорил Андрей Сергеевич: не надо хмурить брови, никакой монументальности. Это еще не тот Сталин, который уже отягощен теми событиями, которые происходят и которые требуют жесткой власти. Да, он станет таким. Но здесь он один из команды, один из тех, кто верит в идеалы революции и идет своим путем. Это пока другой Сталин – жизнелюб, компанейский грузин, с ним приятно выпить кахетинского вина, порассказывать анекдоты, хотя что-то он уже, конечно, начинал понимать. Андрей Сергеевич – потрясающий педагог, он давал такие советы, которые мне выстраивали правду сцены мгновенно.
Какая сцена была для вас самой сложной?
— Сцена, где Сталин на Политбюро говорит, что Старик просит яду. Что когда-то Владимир Ильич ему сказал: "Иосиф, я знаю вас как человека не сентиментального и уверен, что именно вы дадите мне яду, если я попрошу, когда будет невмоготу терпеть головную боль". И Сталин пообещал ему, дал слово большевика. Но здесь колоссальная дилемма: Ленин просит яду, а Сталин не может ему его дать. Это самая эмоционально насыщенная сцена для моего персонажа, потому что тут Сталин – живой человек. Но в то же время это лидер, которого мы знаем. Это Сталин! А разве у него может слезинка вообще какая-то быть? Он может сопереживать? Для меня это было сложно. Я три месяца настраивался на эту сцену, боялся ее играть, не знал, как ее играть. А Андрей Сергеевич мне говорит: "Да тут играть нечего! Единственное, я хочу понять, в какой момент тебе захочется на них посмотреть". И меня осенило: вот оно, эта сцена не вовне, она абсолютно внутренняя. И этот его совет породил ту атмосферу, которая единственно была возможна в этой сцене. Было всеобщее оцепенение, у меня просто мурашки бежали на протяжении всего дубля.
Во что верил ваш персонаж?
— Он абсолютно искренне был убежден, что можно и нужно в этих сложившихся исторических условиях создавать социализм в отдельно взятой стране, и если не подхватят власть большевики, страна развалится. Она уже разваливалась, уже стояла в преддверии ощущения большой мировой катастрофы. Он также прекрасно понимал, с кем имеет дело, что в революции есть люди, которые начинают воровать. В то время как сам он – абсолютный бессребреник, не цепляющийся за жизненные блага. И это не поза. И он понимал, что власть в его случае не прерогатива. Это – колоссальная ответственность, которую он просто должен взять на себя и что-то с этим делать. Это надо понимать. Если мы не будем понимать эту сторону личности, то будем продолжать через все грядущие поколения оценивать Сталина как великого тирана. Но это очень сложная многогранная личность. И мне, чтобы пробраться в эту личность, очень важно было понять его мотивацию: чего он хочет в конечном итоге, а не просто в диалоге сейчас, к чему он идет, что он создает, во что верит.
А какой ваш герой?
— Андрей Сергеевич, озвучив первое рабочее название картины – "Герои и выродки", предложил каждому в отдельности ответить на этот вопрос. Вы решайте, кто герои, а кто выродки. Это первое. Второе – нельзя играть злодея, точно так же, как нельзя играть святого. Это будет не кино. Мы все-таки имеем дело со средствами художественной выразительности, поэтому играем человека, прежде всего. Мне важно понять, за что могли любить этого человека, что это за человек, с его предысторией, с его детством, о котором мы немного знаем. Отец – деспот и тиран, который колошматил и его, и его мать. Смерть первой жены Екатерины, которую он переживал с абсолютной степенью трагизма, хотел, чтобы его положили в могилу вместе с его любимой Като. С ее уходом, видимо, что-то оборвалось у него внутри, утерялась эта теплота сердечного чувства. Когда Иосиф перестал быть тем нежным, любящим, проявляющим эмпатию человеком? И в некоторых сценах было очень сложно вытащить ту самую эмпатию на актерском уровне, сложно было это передать.
Вам не сложно было играть этого персонажа под грузом всего того, что мы сейчас о нем знаем и о чем вообще сейчас все спорят?
— Здесь есть несколько обстоятельств, которые помогли мне избежать этого груза ответственности и снять весь этот налет полярности отношения к Сталину. Кто-то так относится, кто-то – так. Мы знаем исторические факты: тиран, ссылки, ГУЛАГ… Я понимал это все. Но когда Андрей Сергеевич утвердил меня на роль, я, как и многие, сказал: "Я не знаю, как это играть". И Андрей Сергеевич сказал: "Никакой ответственности, вся ответственность на мне. Все, что ты сделаешь, все, что будет происходить, когда тебя будут закидывать тухлыми помидорами, это моя ответственность". Это великие слова великого режиссера! Мне стало чуть легче. А еще легче стало, когда я понял, что я не собираюсь играть архетип власти. Оно вылезает, но не потому что ты играешь архетип власти, а просто потому что ты понимаешь мотивацию своего героя, по крайней мере, ищешь ее, ищешь то, что в нем работает в этот момент. Да, мотивация у актеров во многом запрограммирована текстом, но так же на площадке рождаются и очень живые эмоции, и ты не можешь от них открещиваться. Поэтому если увидите, что рождаются какие-то искренние неожиданные реакции, то это благодаря тому, что происходит живое взаимодействие. Мы же не просто актеры, которые выучили текст и пришли на площадку, но еще и те, кто существует здесь и сейчас.
В чем, на ваш взгляд, основной посыл картины?
— В том, чтобы мы приняли наконец-то этот отрезок нашей истории. Да, это было, мы не можем от этого бесконечно открещиваться. Мы просто должны посмотреть на это в правде и в честности, почувствовать всю невероятную сложность этой эпохи. Я очень надеюсь, что и мы, актеры, это почувствовали, и, главное, зритель почувствует.